... Зеленую книжку "Четыре радуги" я подарила своей университетской преподавательнице Идее Михайловне Бобровой. Идея Михайловна - личность легендарная. Я бы даже сказала - несокрушимая и легендарная! И пускай здесь достаточно мягкой иронии, этот эпитет совершенно справедлив и недвусмысленно точен. Достачно сказать, что я до сих пор испытываю легкий внутренний трепет при общении с лучшим преподавателем всех времен и народов ИГУ времен советского литературного редактирования.
Идея Михайловна, получив книжку, позвонила мне на следующий день прямо мне на работу. То есть она по 09 узнала телефон нашей конторы, нашла меня и прямо в трубку стала меня отчитывать: "Да Михаил Юрьевич в гробу перевернулся от такого невежества! Как ты могла ТАК переврать цитату!.."
Оказалось, что я процитировала бессмертную строчку так - "еще волнуется желтеющая нива..."
"Кто у тебя редактор был?" - строго спросила Идея Михайловна. И когда узнала, что у меня еще и редактора не было...
Но книжка, в целом, ей понравилась - и это было, пожалуй, одной из самых важных для меня оценок.
Хотя Лермонтова она мне, конечно, не простит никогда. И правильно. Ведь когда я приехала к ней после того телефонного разбора полетов, она читала мне эти строки наизусть, и у меня был просто мороз по коже. Как когда-то давно в студенчестве, когда она читала нам "Ворона" Эдгара По. Но об этом будет другая история.
Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка;
Когда, росой обрызганный душистой,
Румяным вечером иль утра в час златой,
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой;
Когда студеный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он, —
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, —
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога...
Февраль 1837
