"... как колесо, которое бесконечно крутится..."

- За именем для сына Вы тоже ездили к ламе, как когда-то бабушка ездила за Вашим именем?

- Я учился тогда в Красноярске - в дацан не поедешь. Опять же был молодой и глупый, потому сына назвал сам. Дал ему имя Чингиз. Сейчас, может, и не стал бы этого делать - все-таки имя серьезное. Но сыну, слава Богу, с ним не тяжело. Ему 18 лет, в этом году он поступил в Высшую школу экономики. Художником не будет точно - никогда к этому не стремился. А я не заставлял - все должно происходить естественно.

- А Вашу дочь как зовут?

- Не дочь - дочерей! Два месяца назад у нас родилась Даша. А старшая - Соня. И сейчас старшие дети, как когда-то было в семье моих родителей, ухаживают за маленькой.

- И младшие также зовут старших на вы, как традиционно принято?

- Это нет. Как мы ни пытались - не получается уже. В семье моих родителей это было естественно: младшие обращались к старшим братьям и сестрам на вы. А мои дети - уже больше европейцы. К сожалению. Я абсолютно уверен, что это трагедия - когда прерывается связь с той культурой, которая у нас была. А связь прерывается очень быстро - так мы становимся современными, европеизированными. И в результате язык теряем с фантастической скоростью. Буряты в этом смысле вообще впереди планеты всей. Мои дети английский сегодня знают лучше, чем бурятский. Я уверен, что национальное должно сохраняться, но это так сложно сделать. И я не могу найти ответа: почему так происходит? В том же Китае, к примеру, есть буряты, которые сохранили язык в совершенстве. А мы...

- ...а мы?

- Есть люди которые приспособлены для таких рассуждений. Они умеют отвечать на глобальные вопросы. А я - нет. Я всего лишь работаю руками - именно руки чувствуют, думают. Моя жена это раньше меня поняла. Она, бывает, смотрит на человека и говорит: "вот у него умные руки".

- Как вы познакомились?

- Я подошел к ней на улице в Улан-Удэ. Ей было восемнадцать, мне девятнадцать. Через неделю мы объявили, что поженимся... Жена у меня экономист. В Бурятии она работала в банке, была ведущим специалистом по налогообложению. И когда я ее в свое время увозил в Иркутск, мне руководство банка говорило: "Что ты делаешь - такого специалиста увозишь в другой город!? Сможешь ли ты вообще семью прокормить? Оставь нам ее..." Моя жена - очень большая и сильная личность.

- Как Вы думаете, КАКИМ должен быть художник?

- На этот вопрос просто не ответишь... Художник должен уметь впитывать. Для меня такой мощной подпиткой являются музеи мира. При этом в каждом музее я спускаюсь в подвал - где обычно располагаются залы первобытной культуры. Я вообще считаю, что до эпохи Возрождения в искусстве было сказано все. То, что позже - не сказать, что одни повторения, но глобально-значимых вещей мало. Да, были Ван-Гог, Модильяни, можно еще назвать имена... Но такого фундаментального, что было до Возрождения... Смотришь, как первобытные люди делали - а ведь у них не было образования, за ними не стоял такой мощный культурный пласт, - но они делали два-три штриха и это было гениально. У нас в Иркутском музее есть такие косточки: голова лося, например. Что можно сопоставить с ней из современного искусства, которое стоит миллионы долларов?

- Первобытные художники были близки природе...

- ... а в природе, однозначно, есть все. И ничего придумывать не надо. Все остальное - баловство.

- Но зачем тогда искусство?

- Я никогда не задумывался над этим. Что мне делать больше нечего, что ли? Но вот мой учитель говорил: это настолько обязывает - быть художником. Назвался - взял на себя ответственность. Тем более, если выставляешься в музее. Понятно, если ты делаешь что-то в мастерской для себя: это твой мир, и ты можешь делать все, что угодно. Только при этом никому не навязывать. Но как только ты вытащил это на суд зрителя - ты должен за свое творение отвечать. Это не к вопросу "ЗАЧЕМ искусство". Это к вопросу "зачем ТЫ в искусстве".

- И зачем Вы?

- Что я хочу привнести в этот мир? Уважение к своей национальной культуре, к традициям и некое продолжение их. Человек - существо любопытное, стремится к новому, к созданию таких форм, которых еще не было. И если вещь при этом получилась интересная, значит ты, как бы, дополнил природу.

- Вы говорили об учителе. Кого Вы имели в виду?

- Раньше я всегда отвечал, что мой учитель - Лев Николаевич Головницкий, который был у меня в Красноярске. К сожалению, он умер через год после того, как я закончил институт. Он и остался моим учителем. Но с возрастом я начал понимать, что главные мои учителя - это отец с мамой, те люди, которые увлекли меня, влюбили в искусство. А нас ведь было восемь детей... Иногда я думаю о сыне: может, это моя вина, что я не смог увлечь его? Этот червячок меня точит. Хотя я понимаю, что есть и обратная сторона медали: у меня отец был художником-любителем. И как хобби это было интересно. Но для профессионала - это уже не хобби. И тут совсем другие акценты появляются.

- Родители гордятся Вами?

- Возможно, в глубине души. Но никогда не говорят об этом. Мама первый раз в жизни поцеловала меня, когда мне было уже за двадцать лет. И она меня целовала всего раза три-четыре в жизни. Это высшая похвала для меня - значит я реально чего-то достиг. Отец и мама - не строгие. Они очень сдержанные люди. Родители меня никогда в жизни не хвалили, никогда не ругали. И даже советы они дают крайне редко - только если сам попросишь.

- Ваши родные разбрелись по всему миру?

- Нет. Все живут на родине, в Бурятии. Но часто бывают у меня в Москве - мне очень сильно помогают.

- Что для Вас значит семья?

- Семья для меня - это всё. И я даже не стал бы расшифровывать. Просто - ВСЁ.

- В одном из интервью Вы сказали: "Все истории когда-нибудь кончаются и уступают место новым". А не кажется ли Вам, что на самом деле - все это одна бесконечная история?

- В этом смысле моя история - лишь продолжение истории моего рода. Мой дед жил в Читинской области, у него было большое крепкое хозяйство, он был уважаемым человеком. И он ездил в Иркутск так: специально надевал старый бурятский халат, куда зашивал деньги. Приезжал в Иркутск и закладывал деньги в банк. Потом пришла революция и его раскулачили. Это было страшно. Детей пустили по миру. Поскольку они были из семьи раскулаченного, их все боялись принять не пускали на порог... И как-то сестра мне сказала: "вот наш дед ездил в Иркутск, а потом по этой дороге пошел ты". И это правда - Иркутск УЖЕ был открыт для меня. Так к нам возвращаются деяния наших предков. Всегда. И ничто бесследно не проходит: ни хорошее, ни плохое.

- Вы неизменно говорите об Иркутске с признательностью.

- А как иначе? Ведь этот город поставил меня на ноги. После Иркутска мне открылись двери всех музеев мира. Иркутск - моя родина. Наравне с Читинской областью и Бурятией. Поэтому по-настоящему отдыхаю я только здесь.

- Как?

- Хожу в тайгу. Я же вырос в тайге. Хожу с ружьем, но обычно никого не убиваю. Предпочитаю как можно больше пройти. И чем ландшафтнее, тем мне интереснее У нас такие горы живописные... Тайга для меня - моя среда. Здесь мне очень комфортно.

- А где не-комфортно?

- Мне некомфортно среди большого количества незнакомых людей. Хотя это уже является частью моей профессии.

- Вы любите одиночество?

- Временами я нуждаюсь в нем. "Служенье муз не терпит суеты..." Работаю я один: закрываюсь в мастерской, замыкаюсь в себе. Но потом я нуждаюсь в общении. У меня много хороших приятелей. И друзей тоже немало.

- Вы любите дарить подарки?

- Есть люди, которым это легко делать. Я к таким людям не отношусь. Потому что подарок для меня - это всегда осознанный поступок. Потому если уж дарить - то дарить. Не в материальном плане, а чтобы суметь попасть в настроение, "в тему". Есть гениальные люди: умеют даже мелочи подавать ТАК. Я - не умею.

- Как человек творческий, Вы понимаете сами себя?

- Иногда нет. В некоторых вещах ум говорит мне: сделай так. А я делаю по-другому. В итоге получается так, как надо. Но я же совершил и много ошибок. Опыт я наживаю только своими ошибками.

- Но интуиции все равно доверяете?

- Я в нее верю. И всегда двигаюсь интуитивно. Все свои основные шаги в жизни сделал именно так. Но кроме интуиции, я знаю, что меня ведут. Я имею в виду не родителей, не семью, вообще не людей. Это некая сила. У бурят есть такое понятие - Хёсон- нечто вроде духа предков. Некие божества, которые берегут. Они у меня очень сильные. Я просто знаю, что они за мной стоят - буквально как телохранители, и даже как стена - не дадут упасть. При этом не подталкивают, но - подсказывают.

- Верить вообще необходимо?

- Верить надо обязательно. Если верить только в себя, в свои силы - далеко не уйдешь. Мир настолько сложен. И люди которые считают, что они все смогут самостоятельно, сами себе на уме - это люди обделенные. И в своем самодовольстве они неправы.

- Вы рассуждаете как восточный человек?

- Скорее, просто как человек. Но я стремлюсь быть восточным человеком.

- Насколько я понимаю, Вы - буддист. Откуда тогда столько шаманов в Вашем творчестве?

- Я объясню. Я не занимаюсь буддийской тематикой сознательно, потому что пока ее берегу для себя. Я к этому приду, когда придет время. Когда я созрею, пойму. Я знаю, что я буду этим заниматься - неизбежно. Но все это - не просто так. И время еще не пришло. А к языческим вещам я пришел в 22 года, когда меня шаманка вылечила. Семь лет я не просто болел - умирал, организм отказывался жить. А шаманка меня в течение одного (!) обряда вылечила. Меня отпустило: я просто утром проснулся здоровым. Это было самое большое событие, которое произошло в моей жизни. После него у меня изменилось все. И теперь я отдаю должное этой культуре. До этого случая для меня шаманизм не существовал вообще - я был абсолютный буддист, как и мои родители.

- А после этого стали шаманистом?

- Нет. Но мир мой перевернулся. И до сих пор я в таком состоянии - как колесо, которое бесконечно крутится. Отчего путаница в голове. Конечно, мне было бы гораздо спокойнее, если бы некоторые вещи вообще не происходили в моей жизни. Но может, тогда это был бы не я. Или вообще бы - уже не жил. Так что все непросто.

- А что просто?

- Все непросто. И очень. И когда это понимаешь - становится еще сложнее.

Имя.

- Сегодня "Даши Намдаков" - Имя. Значит ли это, что Вы себе уже не принадлежите?

- Не дай Бог! У меня никогда не было самоцели: создать себе имя, некий имидж. Я даже думаю, что если бы это было целбю, то ничего бы не получилось. То имя, которое у меня есть, это мой образ жизни. И я не собираюсь его менять.

- И какой у Вашей жизни образ?

- Никогда не задумывался. Моя жизнь - живу да живу. Что-то получается, что-то - нет. Но я никогда ничего не делаю ради показухи.

- А что Вы не умеете делать?

- Что касается быта то, я все умею - я же вырос в большой семье. Но что касается профессии - я очень многого не умею. Мне еще столькому предстоит научиться. Ведь если делаешь такой срез: что у меня получилось? Ну, может, одна, две, три вещи состоялись как произведения искусства.

- А как же покупаемость? И то, что Ваши работы находятся в лучших музеях мира?

- На самом деле это не показатель. Тем более покупаемость. Я же знаю, как это делается. Особенно сегодня, когда чем непонятнее, тем легче запудрить мозги тем, что оно гениально. И тем выгоднее продать. Все относительно.

- При таком раскладе Вы все-таки честолюбивы?

- Да. И хотелось бы надеяться, что в честолюбии есть движение к совершенству. При этом я понимаю, что к нему даже приблизиться невозможно. Но если к нему не стремиться, тогда зачем вообще жить?

- Есть в Вашей жизни то, за что вам не стыдно?

- Есть. Но с этим просто живешь и все. Зачем об этом думать? Это с тем, за что стыдно, жить тяжело. А сложнее всего самому себе признаться: ты не прав.

- Что Вам нравится в людях?

- Можно перечислить сейчас известные человеческие качества, но - зачем? Важнее другое: ответить самому себе - обладаю ли я этими качествами?

- Как Вы думаете, люди меняются? Или это меняется мир?

- У меня нет ответа на этот вопрос. Тем более, что я живу внутри своего собственного мира.

- Там царит гармония?

- Там реально болтает. И каждый раз я пытаюсь, чтобы эта буря устаканилась как-то.